И я решила обидеться. Но, вспомнив, что у меня только этот день и всего шесть часов на общение, передумала.
А потом мы гуляли по площади. Труппа Даньки должна была выступать только вечером, поэтому у нее было много свободного времени для нас. Подруга рассказывала о местах, где побывала, смешные истории, которые происходили во время путешествий. Мы смотрели представления на сцене, смеялись, шутили, ели сладости. И я чувствовала себя ребенком, тем самым, который сбегал от кошмаров и одиночества из приюта в эти яркие краски жизни артиста и конкретно Даньки. Даже Флора улыбалась искренне, не наигранно и без издевки! Несмотря на мои опасения, девушки довольно быстро сошлись и с удовольствием на пару подкалывали меня. А после того, как Флора проболталась, что нам выдали крупную сумму и позволили покупать все, что захотим, они хитро переглянулись и затащили меня в лавку белья, там же на площади. Почти час девушки заставляли меня примерять все, что приходилось им по вкусу, и делали совершенно неприличные намеки на то, с какой целью надо этим бельем пользоваться. Но я не обижалась. Я просто была счастлива, потому что в кои-то веки действительно чувствовала себя обычной девушкой. Даже темы для разговоров были нормальные, абсолютно девчачьи, пусть и слишком откровенные для меня. Я давно не жила, не оглядываясь на свои действия и обсуждая простые, повседневные вещи, а уж таких разговоров вообще не вела никогда. С Риной… все было как-то не так. Не было этой легкости и непринужденности.
Впереди еще целых три часа свободы, и даже поход по магазинам внезапно показался мне вполне веселым времяпрепровождением в соответствующей компании.
– Кстати, Кася… – вдруг нахмурилась Данька, когда мы бродили по рядам с украшениями-безделушками, а я размышляла, не набрать ли чего под основы для амулетов. – Я хотела тебя попросить посмотреть Маришку. Ей в последнее время что-то нездоровится. Прямо не знаем, что делать. Может, ты подлечить сможешь?
После того как я поступила в академию, бывало, что я несколько раз помогала артистам с вывихами и ушибами, да и зимой только мои противопростудные зелья спасали их от болезней. Но теперь…
Ощущение невероятного счастья стало медленно покидать меня, и я, словно сдувающийся воздушный шарик, опускалась на землю в реальность происходящего. Даже у Флоры улыбка слегка померкла. Она-то знала, что я дара лишилась.
– Даня, я не могу… – тихо проговорила и призналась: – Я больше не целитель.
Девушка нахмурилась.
– Нет, я в курсе, что с академией у тебя не сложилось, но это же не значит, что нужно гордо отказаться от звания целителя. Я ж тебя не практиковать на постоянной основе без лицензии прошу.
– Нет, Дань, – мягко прервала я ее. – Я не про учебу. Я дара лишилась.
– Как так? – пораженная, уставилась она на меня.
– Так… получилось, – поморщилась, невольно вспоминая, как именно это «получилось». – Я не хочу и не могу об этом говорить.
Рассказывать о том, что я взамен получила противоположный целительству темный дар, не стала. Хватит ей и этого потрясения. Да и… подозрительность моя вдруг проснулась. Ни к чему лишний раз распространяться.
Несколько мгновений Данька стояла молча. Флора рядом усиленно делала вид, что интересуется лишь окружающими нас украшениями.
Наконец Даниэлла очнулась, и мы продолжили движение вдоль рядов, правда, уже далеко не в столь прекрасном расположении духа.
– Ладно, Кась, – вздохнула девушка. – Потеряла, и демон с ней. Я вон живу без магии, и ничего. Но знания-то у тебя остались. Есть же хорошие врачи и без магического дара. В любом случае ты разбираешься в этом лучше, чем мы. Может, все-таки посмотришь Маришу, вдруг у нее что-то серьезное?..
В этом она права. Знания у меня остались. И хоть я училась не совсем на лекарском отделении, но уж простуду или отравление вполне смогу определить и даже лечение прописать. А большего в рядах артистов и не случалось, не считая, конечно, профессиональных травм, но с ними я сейчас уже особо не помогу, тем более без набора лекарств и инструментов.
– Я посмотрю ее, – улыбнулась я Даньке. – Прости, как-то даже не подумала, что и без магии могу чем-то помочь.
– Не привыкла просто, – кивнула она. – Идем, сразу разберемся тогда и, в случае чего, с тобой и в аптеку заглянем, сама выберешь, что ей нужно принимать.
Данька, взяв нас с Флорой за руки, потащила обратно, в сторону вагончиков.
Осторожно постучавшись в крайний, самый маленький, подруга заглянула внутрь.
– Мари? Спишь, что ли?
– Нет, заходи, – донесся тихий голос.
И мы дружно ввалились в узкое помещение.
– Мариша, к нам Каська пришла, давай она тебя посмотрит, – ласково сказала артистка, обращаясь к худенькой девушке с закрытыми глазами, лежащей на узкой кровати.
Мари я знала, как, впрочем, и всех в Данькиной труппе, но не слишком хорошо. Но мне было заметно, насколько побледнела и осунулась она с тех пор, как я видела ее в последний раз. Маленькая блондинка всего-то года на три старше меня, казалось, постарела лет на десять. Но все же, превозмогая слабость, светло улыбнулась, завидев меня.
– Что, нашлась пропажа? – проговорила она тихим голосом. – Вот видишь, Данька, а ты переживала.
– Как ты, Мари? – Я присела на край кровати и, взяв девушку за запястье, стала считать пульс.
– Как-то не очень, Кась, – устало вздохнула она и, криво усмехнувшись, добавила: – Может, это я от кочевой жизни устала?
– А вот раскисать не надо, – улыбнулась я, стараясь не показывать, насколько мне не понравился ее рваный, неритмичный пульс. – Сейчас мы тебя на ноги поставим, и вперед всех понесешься в новый город.